Мини-чат
Наш опрос
Оцените мой сайт
Всего ответов: 2
Статистика

Онлайн всего: 1
Гостей: 1
Пользователей: 0
Форма входа
Главная » 2013 » Июль » 24 » Неко
11:19
 

Неко

ГЕНДЕРНАЯ ЭКСПЕРТИЗА РОССИЙСКОГО ЗАКОНОДАТЕЛЬСТВА

СОДЕРЖАНИЕ << НАЗАД ДАЛЕЕ >>

Глава 4. Семейное законодательство: проблемы гендерного равенства

По всей видимости, не будет сильным преувеличением сказать, что семья - это именно та область, где проблемы гендерного равенства или, точнее, гендерного неравенства проявляются особенно остро, часто - особенно болезненно и где их труднее всего решать, по крайней мере, с помощью права. Семья - это сложный социальный институт, и многое в формировании внутрисемейных отношений и отношений между супругами, в первую очередь, определяется национальной культурой, историческими традициями, социально-экономическими условиями, личностными факторами.[i] Кроме того, при регулировании семейных отношений всегда есть риск вторгнуться в сугубо частные вопросы жизни супругов. Поэтому возможности права в области семьи ограничены; это - та сфера, где обеспечить реализацию каждым из супругов своих возможностей в равной мере правовыми методами наиболее сложно.
Вместе с тем, семья - это основополагающая ячейка общества, именно здесь складываются те модели отношений между полами, которые затем переносятся в другие области общественной жизни. Поэтому именно здесь, в семье, очень важно закрепить идеи гендерного равенства и обеспечить механизм их реального претворения в жизнь. Это делает задачу юристов в области семейного права чрезвычайно ответственной и сложной.
Одной из основных целей семейного законодательства является установление правовых условий, максимально благоприятствующих в существующей социально-экономической ситуации укреплению семьи, установлению в ней таких отношений, которые в наибольшей степени способствовали бы удовлетворению ее членами своих интересов, созданию условий, обеспечивающих достойную жизнь и свободное развитие каждого из них. Необходимым условием реализации этой цели является не только закрепление принципа равенства супругов в семейных отношениях, но и обеспечение равных возможностей для реализации принадлежащих каждому из них прав и свобод.
Равноправие мужчины и женщины в семейных отношениях - один из основных принципов российского семейного права. Он является частным проявлением общего принципа равноправия полов, провозглашенного в ст. 19 Конституции РФ. Идея равенства мужчины и женщины в семье, впервые законодательно закрепленная в 1918 г., была имманентно присуща всем последующим законодательным актам в области брака и семьи; равенство супругов - это сквозная идея всего семейного законодательства на протяжении уже более восьми десятилетий.
Вместе с тем, между закрепленным на законодательном уровне принципом равенства между мужчиной и женщиной и его реальными претворением в жизнь существует известный разрыв. Социальная реальность такова, что в жизни он обеспечивается далеко не всегда, если обеспечивается вообще. Гендерная экспертиза семейного законодательства предполагает исследование вопроса о том, в какой мере действующие семейно-правовые нормы позволяют каждому из супругов на деле реализовывать предоставленные им равные права, в какой мере гендерно-нейтральное законодательство является гарантией отсутствия дискриминации в реальной жизни. Гендерный подход требует анализа правовых норм не в статике, а в динамике, что позволяет проследить, к каким конкретно результатам приводит действие той или иной нормы, как она реально отражается на социально-экономическом статусе каждого из супругов. Обязательным компонентом подобного род экспертизы является исследование проблемы так называемой «позитивной дискриминации», которая для противоположной стороны оборачивается своей «негативной» стороной, и анализ обоснованности и эффективности закрепления в семейном праве гендерной асимметрии. При этом речь должна идти не только о тех нормах, где такая дискриминация закреплена де-юре, но и о тех ситуациях, которые урегулированы в семейном праве, исходя из строгого соблюдения принципа равенства, но в реальной жизни приводят к дискриминации де-факто.
Целью настоящей экспертизы является анализ норм семейного законодательства с точки зрения соблюдения гендерной симметрии, т.е. с точки зрения соблюдения принципа равенства и обеспечения равных возможностей мужчины и жеженщины, а не только и не столько с целью выявления норм, ущемляющих исключительно права женщин и препятствующих реализации ими предоставленных им прав наравне с мужчинами. Отправной точкой данного исследования является трактовка понятия «гендер» как относящегося в равной мере «к мужской,... и к женской общности»[ii]. Однако следует признать, что упрек, высказанный в адрес современных гендерных исследований в связи с неоправданно преувеличенной в них женской темой,[iii] во многом справедлив. Тем не менее это имеет свои объективные причины. К сожалению, так исторически сложилось, что в наиболее «угнетенном» положении в семье чаще являются именно женщины, поэтому известный «перекос» в сторону защиты прав женщин в семье в данной работе также объективно обусловлен и во многом неизбежен. Если посмотреть на эволюцию семейного права в XX в. через призму гендерного равенства более широко, выходя за территориальные границы России, то станет очевидно, что это в значительной мере история борьбы женщин за предоставление им равных прав наравне с мужчинами в том числе и в семье.[iv] Поэтому, наверное, в каком-то смысле можно сказать, что семейное право уходящего века не является гендерно-нейтральным по определению, так как «изначально» имеет целью защиту прав женщин. За гендерной нейтральностью семейно-правовых норм кроется та борьба, которая велась женщинами на протяжении длительного времени за свои права. Большинство гендерно- нейтральных норм «активно» направлено на обеспечение именно женщинам равенства в семье. В этом смысле надежды на изменение положения женщины в обществе и, в частности, в семье, возлагавшиеся на XIX в., не оправдались. «Восемнадцатый век провозгласил права человека (мужчины), девятнадцатый - провозгласит права женщины» - говорил Виктор Гюго.[v] Это произошло несколько позднее; равенство, по крайней мере формальное, женщины получили только в XX в.

1. Некоторые особенности восприятия «женского вопроса» в России

Каждая страна в своем историческом развитии проходит свой собственный, во многом неповторимый путь. К России это относится в первую очередь, и опыт нашей страны уникален во многих отношениях и, в том числе, в отношении прав женщин. Эволюция женского движения в России[vi] не укладывается в полной мере в принятую на - Западе схему, где выделяют две волны: первую - с 1850 по 1920 г. и вторую, начавшуюся с конца 60-х гг. XX в.[vii] История российского движения за права женщин обладает значительным своеобразием, что в значительной мере определяет и своеобразие нашего «национального» восприятия «женского вопроса».
На Западе женщины «отвоевывали» себе равенство на протяжении длительного периода времени по крупицам, «по кусочкам», причем делая это совершенно сознательно и хорошо отдавая себе отчет в том, за что они борются. Нам, уже не в одном поколении воспитанным на идее полного равенства мужчины и женщины, даже трудно себе представить, что в середине 60-х гг. XX в. в большинстве западных стран главенство мужа в семье было по-прежнему закреплено на законодательном уровне, и более того, любые предложения по отмене этого правила встречались крайне негативно.[viii] При этом борьба женщин за равноправие проходила там на фоне совершенно иного представления о свободе личности, правах человека и вообще демократических свободах. Процесс уравнения прав мужчины и женщины, процесс установления гендерного равенства в западных странах называют «тихой женской революцией». В результате этой революции женщины в целом ряде стран получили 1/2 мест во всех структурах власти - от местного самоуправления до парламента. Значительные изменений произошли и в семейных отношениях: на смену традиционной форме семьи с четким распределением ролей, где на жену возлагаются функции исключительно домашней хозяйки («House-wife marriage»), все больше приходит модель «брака-товарищества» («partnership»), возможно, более хрупкая, но не предполагающая дискриминацию или ущемление интересов одного из супругов. Хотя и на Западе «гендерная перестройка» отнюдь не является до конца завершенной.[ix]
В России в результате отнюдь не «тихой» и не «женской» революции ситуация сложилась совершенно иная. Освобождение женщин от сословного неравенства и из-под власти мужчины в одном из первых декретов советской власти, закрепление равенства мужчины и женщины на конституционном уровне годом позже явились, безусловно, событиями огромного значения не только для России, но и, как показал последующий опыт, в масштабах всего мира. Вместе с тем, в результате революции 1917 г. российские женщины получили равноправие с мужчинами сразу, полностью, в таком объеме, к которому не было готово ни само общество экономически, ни сами женщины - психологически, на 90% принадлежащие к патриархальному типу семьи. Инициаторами самой постановки «женского вопроса» являлись, в отличие от зарубежных стран, не сами женщины; не они выбирали и пути решения этого вопроса.[x] Следует согласиться с тем, что эмансипация в России проводилась в значительной степени «сверху» и, являясь по существу принудительной,[xi] имела целью максимальное высвобождение человеческих ресурсов для поднятия экономики страны, что и обусловило с самого начала ее «неорганичный характер».[xii] Провозглашая одной из своих целей освобождение женщины и признание за ней равных прав с мужчиной, законодатель всячески стремился, как уже было отмечено выше, подчеркнуть ее самостоятельность. Все советские граждане, независимо от пола, должны были работать, и именно в этом и состояла в действительности истинная семейная политика. Именно поэтому, например, сохранение за женой (а тем более за бывшей женой) права на получение содержания от мужа, позволявшее ей не работать и заниматься домом и семьей, шло вразрез с установкой государства на максимальное высвобождение человеческих ресурсов и было отменено достаточно быстро как «буржуазный пережиток».
Провозглашение юридического равенства мужчины и женщины еще не означало достижения фактического равенства: проблема равенства полов оказалась значительно более сложной, однако решить этот вопрос советское государство опять же пыталось в основном путем максимально полного вовлечения женщин в общественное производство.[xiii] Именно в этом,- как представляется, и кроется истинная цель эмансипации женщин в России, и именно это обусловило тот способ, благодаря которому «женский вопрос» к середине 30-х гг. был объявлен в нашей стране решенным. Роль, которую женщины призваны были играть в советском обществе, определялась скорее «экономической необходимостью, чем политическими идеалами».[xiv] Поэтому и феминизм, который очень быстро бы вскрыл во многом показной характер «советского равенства», объявлялся буржуазным и вредным течением и был фактически запрещен у нас в стране на протяжении длительного времени.[xv]
Было бы неверно отрицать то огромное значение, которое имело провозглашение равенства мужчины и женщины, и тот, безусловно, колоссальный рывок, который сделала наша страна в отношении «женского вопроса». Однако негативным результатом социально-экономической политики государства в отношении женщин, проводимой на протяжении многих десятилетий, явилась двойная занятость подавляющего большинства советских женщин, фактическая невозможность для них остаться дома и заниматься только домашним хозяйством, хроническая усталость и «устойчивая реакция идиосинкразии»[xvi] на сам вопрос эмансипации женщин и проблему равенства. Для того, чтобы преодолеть этот стойкий негативный рефлекс на «женский вопрос», этот в значительной мере чисто подсознательный негативизм в отношении к проблеме равенства, нужно было, чтобы суровые реалии жизни последнего десятилетия отбросили российских женщин далеко назад. По-видимому, только сейчас, на рубеже двух столетий женское движение в России начинает набирать силу и вступает во вторую стадию «длящейся социальной революции под названием «эмансипация женщин».[xvii] Это - закономерный процесс, только он протекает не в те сроки и не в тех формах, как это было на Западе.
Что касается семейного права, то «70 лет декларированного равенства оставили существенный след в гендерном сознании»[xviii] специалистов и в этой области. Вопрос о равенстве супругов в семейных отношениях традиционно считался у нас решенным и не вызывающими каких бы то ни было серьезных проблем.[xix] Этим, кстати, видимо, объясняется и то обстоятельство, что в соответствии со ст.38 Конституции РФ, под защитой государства оказалось только материнство, но не отцовство. Известным подтверждением этому может служить тот факт, что в учебниках по семейному праву, в комментариях Семейного кодекса, изданных даже в течение последнего времени, вопросу равенства мужчины и женщины не отводится сколько бы то ни было значительного места. Как правило, освещение этого вопроса ограничивается либо несколькими строчками, либо парой абзацев.[xx]
В известной степени под влиянием этого стереотипа достигнутого равенства оказалось и большинство специалистов, причастных к разработке проекта нового Семейного кодекса,[xxi] которые не видели (или не могли видеть, поскольку само понятие «гендерного подхода» еще не утвердилось в нашем сознании) многого из той гендерной асимметрии в реальной жизни, что принесли с собой социально-экономические перемены последнего десятилетия. Попытки соблюсти в Кодексе гендерное равенство по существу свелись к предложению отмены нормы, не позволяющей мужу развестись со своей женой без ее согласия во время ее беременности и в течение одного года с момента рождения ребенка. Это, пожалуй, все, чем ограничился наш - гендерный подход, но и эта попытка оказалась неудачной. Поэтому один из наиболее серьезных недостатков нового Семейного кодекса 1995 г. заключается, пожалуй, в недостаточности, а иногда и в полном отсутствии гендерного подхода. В оправдание разработчиков Семейного кодекса следует, вместе с тем, сказать, что тогда, в начале 90-х гг., когда велась работа над проектом, еще не проявился окончательно «патриархальный ренессанс», ознаменовавший частично вынужденное, частично добровольное «возвращение женщины в дом». Вся острота проблем, связанных с реальным положением женщин в обществе и семье не была столь очевидна, и вся острота несоответствия между формальным равенством и фактическим неравенством женщин в России тогда еще не проявилась в полной мере. Необходимость выработки иных подходов к регулированию семейных отношений, и в первую очередь, отношений, связанных с экономическим положением женщины, стала очевидна несколько позднее.
Возможно также в недооценке актуальности проблемы равенства прав и возможностей мужчины и женщины, или гендерного равенства, на уровне семейного законодательства сыграла свою роль недооценка прав человека в целом на более высоком, конституционном уровне. То обстоятельство, что основные права и свободы человека не стали «первой, заглавной частью» российской Конституции, к сожалению, означает, что они «не приобрели максимально высокого конституционного статуса и определяющей роли в отношении всего содержания Конституции, а значит, всей гражданстгражданственно-политической, правовой жизни страны в целом».[xxii] Едва ли приходилось рассчитывать на уделение адекватного внимания правам женщин в государстве, в котором права человека не стали «базовым приоритетом основного закона».[xxiii]

2. Эволюция российского семейного законодательства с точки зрения равенства супругов

Октябрьская революция 1917 г. - это не только поворотный момент в истории России в целом, определивший все последующее развитие нашей страны по крайней мере на сто лет вперед, это также поворотный момент в регулировании семейных отношений, момент, ознаменовавший начало формирования абсолютно нового семейного права, принципиально отличного в своих подходах к решению проблем брака и семьи от семейного права стран Запада и не имевшего на тот период истории аналогов в мировой практике регулирования семейных отношений.
До 1917 г. семейное законодательство России находилось примерно на том же уровне развития, что и законодательство большинства европейских стран.[xxiv] Несмотря на то, что рост участия женщин в производстве, их борьба за равноправие в конце XIX в. и начале XX в. привели к некоторому расширению их прав в общественной жизни, а в ряде стран - к признанию их политических прав, в семье, в супружеских отношениях женщина продолжала оставаться абсолютно бесправной. Причем восприятие женщины как «неполноценного» субъекта права по-прежнему оставалось доминирующим, и принадлежность к женскому полу в целом трактовалась как фактор, «оказывающий влияние на правоспособность лица».[xxv] Разумеется, национальные особенности накладывали свой отпечаток на правовое регулирование семейных отношений, и в чем-то русское семейное право было более либеральным, в чем-то - более консервативным, но основные позиции русского права были идентичны тем, которые существовали в тот период в большинстве западных стран. Главным в правовом регулировании отношений между супругами, в соответствии с дореволюционным семейным правом России, также как и на Западе, была непререкаемая власть мужа и подчиненное положение замужней женщины. Муж считался главой семьи, и жена должна была во всем ему подчиняться и всюду за ним следовать. «Жена да подчинится мужу своему» - такими словами обычно сопровождалась церемония бракосочетания в церкви. А в Своде законов Российской Империи правовые последствия заключения брака для женщины были сформулированы следующим образом: «жена обязана повиноваться мужу своему как главе семейства, пребывать к нему в любви и неограниченном послушании, оказывать ему всяческое угождение и привязанность как хозяйка дома» (ст. 107 Законов гражданских). Едва ли правильно относить приведенное положение русского права к категории мнимых прав,[xxvi] прав, лишенных защиты, поскольку жена, если она отказывалась повиноваться мужу - например, следовать за ним, могла быть силой ему возвращена. Принципиальная нерасторжимость брака делали невозможным (или в лучшем случае практически трудноосуществимым) освобождение женщины от брачных уз, если они становились для нее непереносимыми, путем развода.[xxvii]
Пожалуй, единственное, чем положение замужней женщины по русскому праву отличалось от положения замужней женщины на Западе, и в чем русское семейное право было более либеральным, - это сфера имущественных отношений. До революции 1917 г. в России действовал режим раздельности супружеского имущества, который предоставлял жене достаточно широкие возможности, хотя и с определенными ограничениями, по распоряжению принадлежащим ей имуществом. В то же время, либеральные нормы русского права, касавшиеся имущества замужней женщины, могли бы рассматриваться в качестве определенного противовеса ее подчиненному статусу, если бы они практически полностью не «перекрывались» абсолютным доминированием мужа в семье, основанном на «Домострое» - патриархальном своде правил, устанавливавших в России безусловную единоличную власть отца и мужа в семье.[xxviii]

Первые послереволюционные декреты

Совершенно очевидно, что в таких условиях, одной из главных задач Советской власти было освобождение женщины и предоставление ей полного равенства, в том числе и в семье. Неудивительно поэтому, что первые революционные декреты были посвящены именно вопросам брака и развода: декрет от 18 декабря 1917 г. «О гражданском браке, о детях и о ведении книг актов гражданского состояния» и декрет от 19 декабря 1917 г. «О расторжении брака».[xxix] Необходимо было «смести все старые устои», требовалась коренная ломка старых традиций и установление принципиально новых начал построения брачно-семейных отношений. Необходимо было изъять вопросы брака и семьи из компетенции церкви, дать женщинам равенство, сделать свободным развод, уравнять положение детей, рожденных в браке и вне брака.
Строго говоря, декрет от 18 декабря не провозглашал принципа равенства мужчины и женщины (законодательно это будет закреплено несколько позже). Однако в этом декрете было сделано значительно больше: он отменил существовавший прежде церковный порядок заключения брака и ввел гражданский брак. Церковный брак, потеряв юридическое значение, становился частным делом вступающих в брак. Таким образом, освободившись от многочисленных религиозных и сословных препятствий, брак превращался в действительно свободный добровольный союз двух равноправных людей.[xxx]
Что же касается равенства супругов в браке, то декрет от 18 декабря содержал всего лишь одно положение, значение которого сейчас, по прошествии многих десятилетий, мы можем недооценить. Декрет разрешил вступающим в брак при выборе общей фамилии принять либо фамилию мужа, либо фамилию жены, либо соединить две фамилии вместе - по усмотрению сторон. Однако не надо забывать, что единой фамилией - этим символом единения супругов, символом единства семьи - до Революции всегда была фамилия мужа. Это являлось одновременно символом власти мужа, символом принадлежности жены мужу, символом того, что фигура мужа в правовом отношении как бы заслоняет фигуру жены. Поэтому признание за женщиной равных прав с ее мужем при решении вопроса о выборе семейной фамилии на деле означало констатацию окончательного разрыва со старой традицией его главенствующего положения.
Секуляризация брака неизбежно предполагала отказ от принципа нерасторжимости брака. Декрет от 19 декабря «О расторжении брака» предоставил супругам большую свободу в решении вопроса о разводе, отменив все прежде существовавшие основания к разводу и установив, что брак расторгается местным судом по просьбе обоих супругов или одного из них; при обоюдном согласии супруги могли подать заявление непосредственно в органы загса.[xxxi] Таким образом, возможности развода определялись одинаково для мужчины и для женщины, и между мужем и женой в этом отношении не проводилось никакого различия. Свобода развода, введенная декретом от 19 декабря, безусловно, явилась тем фактором, который реально обеспечивал упрочение независимого положения женщины в семье.[xxxii]
Эти первые послереволюционные декреты не могли охватить всех вопросов брака и семьи, да они и не ставили это своей целью. Тем не менее декрет о разводе, хотя и в беглой форме, содержит «намек» на необходимость защиты женщины как экономически более слабой стороны[xxxiii] (забегая вперед, отмечу в скобках, - «намек», необратимо утерянный спустя несколько лет). Суд при рассмотрении дела о разводе, при отсутствии соглашения сторон, должен был решать вопрос об обязанности мужа предоставлять содержание своей жене, если у нее самой не было для этого достаточных средств. Об аналогичной обязанности жены предоставлять содержанию своему мужу в тот момент речь, по всей видимости, даже не заходила.[xxxiv]

Первая кодификация семейного права России

Принцип равенства супругов получает более последовательное развитие в первом Семейном кодексе - Кодексе законов об актах гражданского состояния, брачном, семейном и опекунском праве от 22 октября 1918 г.[xxxv] Все положения Кодекса проникнуты идеей гарантировать абсолютное равенство супругов в семье, их полную самостоятельность. Во-первых, было законодательно закреплено, что перемена местожительства одним из супругов не влечет за собой перемены местожительства другого супруга и его обязанности всюду следовать, за ним. Вопрос о фамилии супругов первоначально был решен также, как и в декрете от 18 декабря 1917 г., однако впоследствии супругами было предоставлено право сохранить свои добрачные фамилии и после регистрации брака, если они по какой бы то ни было причине не хотели принимать общую фамилию, или соединять свои фамилии вместе. Чрезвычайно важным положением Кодекса 1918 г. с точки зрения проведения начала равенства прав женщины и мужчины являлась норма о гражданстве супругов, позволявшая каждому из вступающими в брак, в случае их принадлежности к разным государствам, сохранить свое гражданство.
Во-вторых, руководствуясь стремлением защитить интересы замужних женщин и подчеркнуть, что они являются полностью независимыми и ни в коей мере не подчиненными своим супругам, в частности, в имущественной сфере, Кодекс 1918 г. сохранил режим раздельности супружеского имущества. «Брак не создает общности супружеского имущества» - гласила ст. 105 Кодекса. Однако довольно скоро выяснилось, что эта норма является дискриминационной по отношению к женщинам, состоящим в браке, она не только не защищает их интересы, но наоборот, часто ставит их в тяжелые материальные условия. В первую очередь сказанное относится к тем женщинам, которые не имели своего собственного заработка, являясь домашними хозяйками, и не имели своего собственного имущества. В то же время такое решение «имущественного вопроса» отражало настроения того времени, когда считалось, что все советские граждане должны работать и неработающая женщина расценивалась как «буржуазный пережиток» Что же касается вопросов имущественного характера в целом, то в условиях, когда частная собственность была фактически отменена, им вообще не придавалось особого значения. Впоследствии недостаточное внимание к имущественным отношениям в семейном законодательстве признавалось самими советскими юристами одной из его слабых сторон.[xxxvi]
В-третьих, идея равенства супругов в семейных отношениях находит свое отражение и в вопросе о предоставлении содержания. В отличие от декрета 1917 г., Кодекс 1918 г. говорит уже о праве нуждающегося супруга, а не только жены, на получение содержания от другого супруга. Сохранение права женщины на получение содержания от своего мужа было бы несовместимо не только с самой идеей равенства в общей форме, но и с задачей обеспечения ее самостоятельности и независимости. Статья 107 Кодекса 1918 г. предусматривает, что только «нуждающийся (т.е. не имеющий прожиточного минимума и нетрудоспособный) супруг» имеет право на получение содержания от другого супруга, если последний в состоянии оказывать такую «поддержку». Забегая вперед, отмечу, что несколько лет спустя, в Кодексе 1926 г.[xxxvii] это правило было еще более ужесточено: нуждающийся нетрудоспособный супруг вправе был требовать алименты только в течение одного года с момента прекращения брака, а нуждающийся безработный - в течение шести месяцев. Считалось, что взыскание алиментов возможно лишь как временная мера, в течение определенного, достаточно ограниченного периода времени, который позволил бы оформить получение пенсии или пособия по безработице.
И, наконец, в-четвертых, идея равноправия супругов нашла свое выражение и в установлении равных прав матери и отца по отношению к их детям. Кодекс предусмотрел, что «родительские права осуществляются родителями совместно», тем самым, отменив действовавшее на протяжении не одного века правило о единоличной власти отца.
Представляется, что сказанного уже достаточно, чтобы представить себе, насколько грандиозен был переворот, совершенный в результате революции 1917 г. в правовом положении женщины. Изменения, внесенные в семейные отношения в России менее, чем за год, по своей значимости могут быть сравнимы только с теми реформами, которые имели место на Западе лишь в 60-х - начале 70-х гг.
Вместе с тем, характеристика Кодекса 1918 г. с точки зрения равенства полов была бы неполной, если не остановиться хотя бы коротко на правовом регулировании установления отцовства в отношении детей, рожденных вне брака.[xxxviii] Развивая положения декрета 18 Декабря 1917 г. о равенстве внебрачных детей и детей, рожденных в браке, и имея целью максимально защитить интересы детей, рожденных вне брака, Кодекс предусмотрел столь широкие возможности установления отцовства, что фактически «парализовал попытки отца, уклониться от признания ребенка».[xxxix] Мать ребенка была вправе еще за три месяца до его рождения подать заявление в отдел загса с указанием имени и местожительства отца. Лицо, указанное в таком заявлении, могло в течение двух недель оспорить правильность такого заявления в судебном порядке. Невозбуждение спора расценивалось как признание отцовства со всеми вытекающими последствиями. В дальнейшем, рассматривая конкретные дела об установлении отцовства, суды обычно исходили из презумпции истинности заявления матери и широко использовали такое «доказательство» отцовства как «наружное сходство» и такие доводы как, например: «матери лучше знать, кто отец ребенка», «матери нельзя не верить», «должен же кто-то быть отцом ребенка» и т.д. Нетрудно представить себе, насколько малы были «шансы на успех» у предполагаемого отца ребенка при такой процедуре установления отцовства. Поэтому практически презумпция истинности заявления матери могла быть опровергнута ответчиком только посредством активных розысков действительного отца.
Наряду с этим, в Кодексе 1918 г. существовало и другое, не менее любопытное положение, в соответствии с которым к участию в деле об установлении отцовства в качестве ответчиков могли быть привлечены несколько мужчин, если в процессе рассмотрения дела об отцовстве суд устанавливал, что во время предполагаемого зачатия ребенка его мать находилась с ними в близких отношениях. В этом случае обязанность по содержанию ребенка могла быть возложена на всех них одновременно.[xl] Логика рассуждения при этом была такова: поскольку точно установить, кто является отцом ребенка не представлялось возможным, и отдать кому-нибудь одному предпочтение также не было никаких оснований, суд приходил к заключению, что каждый из привлеченных к ответственности граждан мог бы быть отцом ребенка.
Введение подобного рода правовых норм, несомненно, было вынужденным и объяснялось наличием огромного числа детей, оставшихся без родительского попечения в целом, и в их числе - рожденных вне брака и не имеющих юридического отца. Государство было не в состоянии взять на себя заботу по их содержанию, и поэтому оно всеми возможными и невозможными способами стремилось обеспечить выполнение обязанности по содержанию детей их родителями или даже посторонними лицами, которым не удалось доказать свою «непричастность» к рождению данного ребенка. Такой подход, вероятно, может быть оправдан с социально-экономической точки зрения, но с позиции равных прав и равных возможностей мужчины или женщины, или, как мы теперь говорим, - с позиции гендерного равенства, является весьма сомнительным и своеобразным решением проблемы.

Вторая кодификация семейного права России

Второй Семейный кодекс - Кодекс законов о браке и семье и опеке РСФСР был принят в 1926 г.[xli] Он вошел в историю российского семейного права в основном благодаря двум своим положениям, оба из которых были направлены на обеспечение равенства женщин и их независимого положения.
Во-первых, Кодекс ввел режим общности супружеского имущества (который продолжает действовать в качестве законного режима супружеского имущества и в настоящее время). К моменту принятия Кодекса недостатки режима раздельности имущества супругов были уже совершенно очевидны. Для того, чтобы обеспечить женщине равенство в семье, необходимо было признать социальную ценность ее работы по дому, и это можно было сделать единственным путем: признать за ней равное право на семейное имущество, независимо от того, имела она какой-либо заработок или нет.
Во-вторых, Кодекс признал действительность фактических брачных отношений. Это означало, что фактическое сожительство влекло за собой все правовые последствия зарегистрированного брака, если стороны жили вместе одной семьей, вели себя на людях как муж и жена, оказывали друг другу материальную поддержку и т.д. В соответствии с Кодексом, фактические супруги полностью уравнивались с лицами, состоящими в зарегистрированном браке, в отношении нажитого в браке имущества и в отношении алиментирования. В дальнейшем судебная практика уравняла фактических супругов и в отношении вопросов наследования, получения пенсий, права на жилье.[xlii]
Одним из основных мотивов признания фактического брака была "необходимость защиты женщин, состоявших в фактических брачных отношениях.[xliii] К середине 20-х гг. незарегистрированные браки получили достаточно большое распространение, и их количество составляло примерно 7% от общего количества браков.[xliv] В наиболее уязвимом положении в таких фактических браках находились женщины, не имевшие своего собственного источника дохода. При этом наиболее остро проблема дискриминации женщин стояла в деревнях, где получила распространение практика «брать жен на сезон», т.е. на лето, на, время горячих полевых работ, а осенью, когда в дополнительной рабочей силе уже не было необходимости, с «женой» можно было и расстаться.
Практика использования брака в целях эксплуатации женщин распространялась и на зарегистрированные браки, а учитывая, что до 1926 г. брак не создавал общности имущества, «официальные жены» также оказывались в случае «осеннего развода» в незавидном положении (напомню, что право на содержание жена приобретала только, если она была нетрудоспособная и не имела средств). Это обстоятельство также сыграло серьезную роль в принятии решения о введении общности супружеского имущества, о чем уже шла речь выше.
Представляется, что цель защиты имущественных интересов женщин, особенно актуальная в тот период истории нашей страны, была - в известной степени достигнута введением института фактического брака и режима общности супружеского имущества. Однако как показала дальнейшая практика, это привело к значительным «перекосам» в соотношении прав и обязанностей мужчин и женщин и очевидной гендерной асимметрии. Та легкость, с которой женщина могла доказать факт существования фактических брачных отношений со всеми вытекающими отсюда последствиями, .делали мужчин совершенно беззащитными перед недобросовестными партнершами, претендовавшими и на жилую площадь и на часть имущества своего «супруга», требовавшими часто установления отцовства в отношении детей, к которым эти мужчины не имели никакого отношения. Со временем на практике это привело к тому, что мужчины стали вообще остерегаться женщин и бояться вступать с ними в какие бы то ни было интимные отношения.
Судьба Кодекса 1926 г., одного из самых либеральных в истории современного семейного права, была не очень удачна, хотя формально он просуществовал до 1968 г. В середине 30-х годов политика страны в отношении семьи начинает круто меняться, и уже к 1944 г; от его либеральных положений не остается и следа. В 1936 г. было принято постановление ЦИК и СНК СССР о запрещении абортов[xlv], резко ограничившее доступ к искусственному прерыванию беременности, а печально знаменитым Указом от 8 июля 1944 г.[xlvi] были отменены фактические браки, усложнена процедура развода, запрещено установление отцовства (как в добровольном, так и в судебном порядке), и в свидетельстве о рождении ребенка, рожденного вне брака, в графе «отец» стал ставиться прочерк.
Оставляя в стороне детальный анализ этого Указа и причин, которые обусловили столь резкое изменение в позиции «законодателя», отмечу лишь, что эти радикальные меры официально объяснялись необходимостью укрепления семьи, повышения уровня рождаемости и воспитания более ответственного отношения к семейным обязанностям. На деле это привело только к грубейшим нарушениям прав человека, причем как мужчин, так и женщин, воспитанию их полной безответственности в отношении произведенного ими на свет потомства, «деформации правосознания и к социальным деформациям личности»[xlvii] не одного поколения, росту криминальных абортов и материнской смертности. Мужчинам была вообще предоставлена практически полная свобода сексуальной жизни, им ни при каких обстоятельствах не грозило установление отцовства, и они могли ничего не бояться. Эта, по существу «про-мужская» политика[xlviii] была, возможно, рассчитана «на половую распущенность мужчин в целях увеличения численности населения».[xlix] Что же касается женщин, то они в случае внебрачной беременности оказывались в тупике: для них был закрыт доступ как к медицинскому аборту, так и в суд с иском об установлении отцовства. Выход, который им предоставляло государство, - передача ребенка на воспитание государству, а также льготы, предусмотренные Указом 1944 г. для многодетных матерей, едва ли могут рассматриваться как адекватные меры, восстанавливающие баланс в правах мужчины и женщины, не говоря уже о том, какой вред этот Указ наносил и детям, и их родителям, и семьям в целом, и, строго говоря, самому делу укрепления семьи.

Третья кодификация семейного права России

Принятие третьего Семейного кодекса - Кодекса РСФСР о браке и семье 1969 г. - явилось значительным событием в истории нашего семейного права. Он изменил или полностью отменил большинство из законодательных актов сталинского периода. В частности, Кодекс 1969 г. упростил развод и восстановил возможность установления отцовства как в добровольном, так и в судебном порядке. Это был, безусловно, прогрессивный для своего времени документ, хотя и содержавший по преимуществу нормы императивного характера и не предоставлявший субъектам семейных правоотношений большого простора для решения семейных вопросов по своему усмотрению.
Что касается равенства между мужчиной и женщиной в семейных отношениях, то это был один из основных принципов советского семейного права. Равноправие супругов, закрепленное в ст.3 КоБС, считалось достигнутым и юридически, и фактически, и в общем этот тезис всерьез не подвергался сомнению. Следует, конечно, отметить, что советский режим был в известном смысле «благосклонен» по отношению к женщине, хотя множество проблем, благодаря умелой пропагандистской политике, оказывалось скрытыми.
Изменения, которые начали происходить в нашем обществе в результате «перестройки», переход от командно-административной к рыночной экономике - все это требовало пересмотра многих положений Кодекса 1969 г.[l] и в первую очередь тех, которые касались регулирования имущественных отношений. Необходимо было привести нормы семейного законодательства в соответствие с новой Конституцией РФ, принятой в 1993 г., и новым Гражданским кодексом. Для этого нужно было, в том числе, предоставить членам семьи больше прав в имущественной сфере, расширив применение диспозитивного метода в семейном праве и сократив, соответственно, количество императивных норм. Эти задачи должен был решить Семейный кодекс РФ 1995 г., введенный в действие с 1 марта 1996 г.
Однако изменения, внесенные в семейное право Кодексом 1995 г., не затронули тех норм прежнего законодательства, которые касались распределения прав и обязанностей между супругами. В этом отношении Семейный кодекс 1995 г. в полной мере сохранил преемственность в семейном праве, и основные начала, закрепленные в Кодексе 1969 г., к числу которых относится и равенство прав супругов в семье, остались неизменными.[li] Поскольку положения КоБС 1969 г. не подверглись пересмотру с точки зрения гендерного равенства и практически без изменения были восприняты новым законодательством, представляется излишним анализировать их здесь более детально. Речь о них пойдет ниже, при анализе Семейного кодекса 1995 г.

3. Семейный кодекс РФ 1995 г.

Принцип равенства мужчины и женщины в семейных отношениях
Как уже отмечалось выше, гендерная экспертиза законодательства предполагает, во-первых, выявление и анализ норм, открыто признающих за мужчиной или женщиной преимущество в решении тех или иных вопросов или откровенно ограничивающих права одного из них. Во-вторых, такая экспертиза ставит своей целью, и в этом ее главное назначение, выявление норм, которые, являясь формально гендерно- нейтральными, опосредованным образом приводят или могут привести к ущемлению либо, наоборот, к необоснованному расширению прав одного из супругов.
В действующем семейном праве принцип равенства мужчины и женщины получил закрепление в ст.1 Семейного кодекса РФ 1995 г., устанавливающей основные начала семейного законодательства.[lii] Пункт 3 названной статьи предусматривает, что «регулирование семейных отношений осуществляется в соответствии с принципами добровольности брачного союза мужчины и женщины, равенства прав супругов в семье, разрешения внутрисемейных вопросов по взаимному согласию...». Поскольку равноправие супругов в семье выражается в первую очередь в том, что муж и жена имеют равные права при решении всех вопросов совместной жизни (ст.31), этот принцип конкретизируется в других статья Кодекса при регулировании конкретных прав и обязанностей супругов. Так, например, ст. 31 Кодекса (п.1) предусматривает, что каждый из супругов свободен в выборе рода занятий, профессии, места жительства. На основе принципа равенства решаются все вопросы, касающиеся материнства и отцовства (п.2 ст.31). Супруги равны в осуществлении ими своих родительских прав (ст.61).
Итак, нормы Семейного кодекса в большинстве своем гендерно-нейтральны и говорят о супругах как о равноправных партнерах. Случаи, когда эта симметрия нарушается, когда закон допускает отступление от принципа равенства супругов, обусловлены, как правило, физиологическими различиями между мужчиной и женщиной и некоторыми связанными с этим обстоятельством социальными последствиями.

Закрепление гендерной асимметрии в семейном праве

В Семейном кодексе существует четыре нормы, которые откровенно нарушают гендерную симметрию, но которые предполагают совершенно различные ситуации.
Право на расторжение брака и проблемы равенства. Во-первых, речь идет о ст. 17 СК, ограничивающей право мужа на предъявление требования о расторжении брака. По общему правилу, закрепленному в ст. 16 СК, брак может быть прекращен путем его расторжения по заявлению одного или обоих супругов. Таким образом, в качестве общей позиции закон не проводит никакого разграничения между супругами в отношении их права инициировать развод. Ограничение, предусмотренное ст. 17, заключается в невозможности возбуждения дела о разводе без согласия жены во время ее беременности или в течение одного года после рождения ребенка. Данная статья ограничивает только право мужа; жена в такой ситуации полностью сохраняет свое право на развод. Эта норма не является новеллой Семейного кодекса 1995 г., она существовала и в прежнем Кодексе 1969 г. Подобного рода ограничение обусловлено необходимостью повышенного внимания к здоровью женщины и ребенка в этот период. Пленум Верховного Суда РФ указал, что ограничение права мужа на предъявление требования о расторжении брака распространяется и на случаи, когда ребенок родился мертвым или умер до достижения возраста им одного года. При отсутствии согласия жены на расторжение брака суд должен отказать в принятии искового заявления, а если оно было принято, - прекратить производство по делу. Муж вправе обратиться с иском о разводе еще раз, когда отпадут указанные в ст.17 обстоятельства.[liii] Поскольку основная цель ограничения, установленного в ст.17, - это охрана здоровья матери, оно должно применяться также и в тех случаях, когда ребенок в возрасте до одного года проживает не с матерью, а с отцом или с другими лицами, и мать не осуществляет непосредственного ухода за ним.[liv] В юридической литературе справедливо обращалось внимание и на то, что закон не делает также никаких исключений и для тех случаев, когда муж не является отцом ребенка, рожденного его женой.[lv]
Ограничение права мужа на расторжение брака в одностороннем порядке принадлежало к числу наиболее дискуссионных в процессе работы над проектом СК. Однако несмотря на серьезную критику в адрес этого положения, попытки его отмены не увенчались успехом. Помимо того, что оно противоречит принципу равенства, по мнению сторонников отмены этого положения, его целесообразность в принципе весьма сомнительна. Оно серьезно ограничивает права мужа, однако не защищает женщину от конфликта и не способствует налаживанию отношений между супругами, если в семье произошел разлад. Невозможность развода в одностороннем порядке может являться лишь формальным препятствием к расторжению брака и едва ли ограждает женщину от переживаний, связанных с распадом брака, а возможно даже их усугубляет. Вместе с тем, нельзя не согласиться и с тем, что бракоразводный процесс - это мучительная в психологическом отношении процедура для женщины, ожидающей ребенка, или для молодой мамы - мучительная вдвойне, учитывая неустойчивость психики, связанной с беременностью и родами. Поэтому стремление законодателя оградить ее от дополнительных волнений также должно быть признано обоснованным. Возможно, эта норма является именно тем случаем, когда ее введение (или отмену) целесообразно было бы предварить специальными социологическими исследованиями, направленными на выяснение ее реальной эффективности и возможных побочных негативных последствий ее применения. Подобного рода исследования, получившие наименование законодательной социологии, широко использовались, например, во Франции, в частности, при подготовке реформ в области семейного права.[lvi]
Установление происхождения детей (отцовство и материнство) и проблемы равенства. Во-вторых, Кодекс предусматривает возможность установления в судебном порядке только отцовства, но не материнства. Статья 49 СК говорит, что в случае рождения ребенка у родителей, не состоящих в браке между собой, и при отсутствии совместного заявления родителей или одного из них в органы загса, «происхождение ребенка от определенного лица (отцовство)» устанавливается в судебном порядке. Аналогичной нормы, позволяющей установление происхождения ребенка от матери в судебном порядке, Семейный кодекс не предусматривает. Такое положение объективно обусловлено, и достижение гендерной симметрии здесь невозможно a priori. В противном случае мы окажемся в абсурдной ситуации, когда в отношении женщины, отказавшейся от ребенка в родильном доме или попытавшейся избавиться от нежеланного ребенка каким-либо иным путем (например, подбросив его под двери чужого дома), можно будет возбудить дело об «установлении материнства», допустив при этом возможность розыска матерей, проведения экспертиз и т.д.
Третья гендерно-асимметричная норма, предусмотренная Семейным -кодексом, обоснование которой нуждается в осмыслении, касается установления отцовства в добровольном порядке в отношении ребенка, рожденного вне брака. В таких случаях, в соответствии со ст. 48 (п.3, ч.1), отец и мать ребенка, не состоящие между собой в браке, подают совместное заявление в орган записи актов гражданского состояния. Если же мать умерла, признана недееспособной, лишена родительских прав либо ее местонахождение невозможно установить - с заявлением обращается один отец ребенка, но с согласия органа опеки и попечительства; если орган опеки и попечительства отказывается дать такое согласие - вопрос решается в судебном порядке». Таким образом, законодатель подходит по-разному к регламентации установления отцовства и материнства: для регистрации женщины в качестве матери ребенка необходимо ее заявление в органы загса, а для регистрации мужчины в качестве отца - помимо его заявления, необходимо также еще согласие матери ребенка, поскольку закон говорит о совместном заявлении отца и матери ребенка. Поэтому едва ли можно согласиться с тем, что воля матери в таких случаях не имеет значения и что на установление правоотношений с ребенком направлена только воля отца.[lvii]
Дифференцированный подход к порядку установления происхождения ребенка от матери и отца также обусловлен физиологическим причинами и имеет целью защитить ребенка от возможных ошибок и злоупотреблений. По общему правилу, происхождение ребенка от определенной женщины очевидно, и установление материнства не составляет проблемы. Еще в римском праве мы можем найти положение о том, что «мать всегда известна, даже если она зачала вне брака».[lviii] И хотя время вносит в это утверждение свои коррективы, как общая посылка оно, безусловно, сохраняет свою силу. В настоящее время роды обычно происходят либо в медицинском учреждении, либо вне его, но в присутствии врача или других лиц, могущих подтвердить факт рождения ребенка данной женщиной, либо женщина сама обращается к врачу вскоре после родов.[lix] В соответствии с СК (п.1 ст.48), происхождение ребенка от матери (материнство) устанавливается на основании документов, подтверждающих факт рождения ребенка матерью в медицинском учреждении, а в случае рождения ребенка вне медицинского учреждения, на основании медицинских документов, свидетельских показаний или на основании иных доказательств. Не вдаваясь в детальное обсуждение вопроса о том, какие фактические данные могут быть использованы в качестве доказательств происхождения ребенка от матери, отмечу лишь, что обычно таким доказательством является справка о рождении, выданная медицинским учреждением. Именно такую справку должна представить женщина в органы загса (вместе со своим заявлением) для того, чтобы зарегистрировать рождение ребенка.
В случае регистрации рождения ребенка его отцом, мужчина по понятным причинам не может представить справку из медицинского учреждения либо какой-либо иной документ, удостоверяющий факт его отцовства, в дополнение к своему заявлению. Функцию такой «медицинской справки» применительно к мужчине, говоря условно, выполняет согласие женщины на то, чтобы данный мужчина был зарегистрирован отцом рожденного ею ребенка; она тем самым подтверждает, что именно он является отцом данного ребенка. Если мать отсутствует либо по тем или иным причинам ее согласие получить невозможно, требуется согласие органов опеки и попечительства; в данном случае оно как бы восполняет недостающий «элемент» - согласие матери, тем самым восстанавливая равновесие.
Если ребенок рожден в браке, подобного рода проблема не встает. Согласие каждого из супругов на регистрацию их в качестве родителей рожденного у них ребенка презюмируется. Кроме того, в силу действия презумпции отцовства отцом ребенка, рожденного в браке, предполагается муж матери ребенка. Поэтому для регистрации ребенка в такой ситуации его отцом или матерью достаточно предъявить лишь справку о рождении из медицинского учреждения и свидетельство о браке.
Обязанность мужа па уплате алиментов жене в период ее беременности и в течение трех лет со дня рождения общего ребенка. Четвертым примером гендерной асимметрии, закрепленной на уровне законодательства, являются ст. 89 - 90 СК. Статья 89 возлагает на мужа обязанность предоставления содержания (выплаты алиментов) жене в период беременности и в течение трех лет со дня рождения общего ребенка Аналогичная обязанность возлагается на мужчину и по отношению к его бывшей жене в случае развода при условии, что беременность возникла до момента расторжения брака (ст.90 СК). Наличие подобного рода нормы в российском законодательстве обусловлено необходимостью повышенной заботы о женщине, находящейся в состоянии беременности или занимающейся уходом за ребенком до достижения ребенком возраста, когда он может быть более безболезненно для его психики передан в детское учреждение; таким образом охраняются и интересы ребенка, которому до достижения возраста 3 лет, безусловно, предпочтительнее оставаться дома.
Применительно к предмету настоящей работы - равенству прав и равенству возможностей супругов в семейных отношениях - анализируемые статьи СК охватывают две совершенно различные ситуации, дифференциация между которыми никогда прежде не проводилась. По- видимому, здесь также сказался присущий нам «автоматизм» в подходе к проблеме гендерного равенства. Первая ситуация имеет в виду женщину в период беременности и в течение определенного периода времени после рождения ребенка (обычно - 1 года), когда она еще не в полной мере оправилась после родов и ребенок нуждается в особо внимательном и тщательном уходе (и иногда находится еще на грудном вскармливании). Вторая ситуация имеет в виду случаи, когда трудоспособность матери уже в полной мере восстановилась, однако она решает воспользоваться своим правом не работать до достижения ребенком возраста 3 лет и остается дома, чтобы не отдавать его в ясли, что, безусловно, полностью соответствует интересам ребенка и должно всячески поощряться семейным законодательством.[lx] Если гендерная асимметрия анализируемых статей Кодекса в той мере, в которой они касаются состояния беременности и одного года с момента рождения ребенка (первая ситуация), объективно обусловлена физиологическими причинами и должна быть воспринята нами как данность, которую мы не можем изменить, то несколько иная ситуация складывается во втором случае - в отношении трехлетнего периода с момента рождения ребенка, или по крайней мере, периода, когда ребенок находится в возрасте от 1 года до 3 лет. Здесь, строго говоря, речь должна идти о праве любого из супругов, занимающегося уходом за ребенком, требовать от другого выплату алиментов на свое содержание. Представляется, что в роли родителя, ухаживающего за маленьким ребенком, может в равной мере оказаться и отец, если, например, мать лучше трудоустроена, больше дорожит своей работой или ее труд лучше оплачивается. Откровенная несправедливость этой нормы становится особенно очевидной тогда, когда мать оставила семью, и отец вынужден взять заботу о ребенке полностью на себя. При этом, оказавшись в этой ситуации, он не только не может развестись со своей женой без ее согласия до достижения ребенком 1 года, о чем уже шла речь выше, но еще должен по закону выплачивать ей алименты до достижения ребенком возраста 3 лет, поскольку закон не предусматривает в этом отношении никаких исключений и не допускает никаких оговорок. Между тем, и в трудовом праве, и в праве социального обеспечения на смену термину «мать» все чаще приходит термин «лицо с семейными обязанностями» и речь идет о лицах, «фактически осуществляющих уход за ребенком».[lxi] Это соответствует и принципу формального равенства мужчины и женщины, и обеспечивает каждому из родителей, независимо от пола, равные возможности по осуществлению ими родительских прав.
Кроме того, при формулировании данного положения Семейного кодекса, безусловно, сказался тот стереотип, что маленький ребенок всегда должен находиться с матерью. В подавляющем большинстве случаев так обычно и происходит, однако это не означает, что так должно быть всегда и не может быть иначе. Откровенное предпочтение, которое практически всегда отдается в таких случаях матери (независимо от возраста ребенка) также является признаком необоснованной гендерной асимметрии, существующей в семейном праве. Права мужчин должны быть в этом отношении защищены в равной мере, а существующие стереотипы часто препятствуют правильному и справедливому разрешению проблемы. Известно, что в 90 - 95 % бракоразводных дел спор о ребенке решается в пользу матери[lxii]. При этом

Просмотров: 420 | Добавил: itatured | Рейтинг: 0.0/0
Всего комментариев: 0
Четверг, 28.03.2024, 20:26
Приветствую Вас Гость
Поиск
Календарь
«  Июль 2013  »
ПнВтСрЧтПтСбВс
1234567
891011121314
15161718192021
22232425262728
293031
Архив записей
Друзья сайта
  • Официальный блог
  • Сообщество uCoz
  • FAQ по системе
  • Инструкции для uCoz